Ваш гид :: Of-Si
5.0 государственные

Эрмитаж (hermitage) официальный сайт

Официальный сайт: hermitagemuseum.org 20 Отзывов Оставить отзыв

Официальный сайт Эрмитаж знакомит посетителя с историей и работой самого значимого музея мира. В его стенах находятся залы, в которых разместились шедевры мировой культуры и искусства.

Главная страница

На главной странице сайта находится меню с множеством разделов.

Раздел Меню

Кликнув по меню, легко найти интересующий раздел.

В Эрмитаже расположился магазин, который торгует репродукциями и постерами.

Раздел Выставки и события

О предстаящих и прошедших выставках в Эрмитаже расскажет этот раздел.

20 404 5.0

Эрмитаж (hermitage) отзывы

(20)
Миаил
30.09.2017
Доступность:
Удобство:
Полезность:

РАСТУЩАЯ БЕЗРАБОТИЦА ЗАСТАВИЛА ЛЮДЕЙ ИСКАТЬ В ИНТЕРНЕТЕ ЛЕГАЛЬНЫЕ СПОСОБЫ ЗАРАБОТКА ОДИН ИЗ МЕТОДОВ ЗАРАБОТКА ПРЕСТАВЛЕН ЗДЕСЬ http://bit.ly/2fcTSWX ОПЫТ НЕ ТРЕБУЕТСЯ МИЗЕРНЫЕ ВЛОЖЕНИЯ ДАННЫЙ СПОСОБ ЕЩЁ МНОГИЕ ГОДА БУДЕТ ПРИНОСИТЬ ПРИБЫЛЬ ГАРАНТИЯ ВЫПЛАТЫ 100% НАЧИНАЙТЕ ПРОБОВАТЬ ЗАРАБАТЫВАТЬ ПРЯМО СЕЙЧАС НЕ ЖДИТЕ ПОМОЩИ ОТ ДРУГИХ РАССЫЛКА ВЕДЁТСЯ ОТ СЕРВИСА goglees@mails

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
KatanaNef
19.10.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

В сервисе чатов Чатовод, расположенном по адресу https://chatovod.ru, есть один пользователь, который всячески вредит другим пользователям. Он забирает у них чаты, взламывает их аккаунты, но в основном занимается спамом их данных по всему Интернету. А также он заходит в некоторые чаты, и троллит администрацию этих чатов, или отправляет туда запрещённые фотографии, в том числе и порно. В основном берёт ники Юниан или Unian. Его зовут Владимир Дзюба, ему 26 лет. Он живёт в Харькове. Он любит сидеть в чатах по адресу https://ladvin.chatovod.ru, https://boloto-3.chatovod.ru и https://chatdlyadetej.chatovod.ru. Его номер телефона - +380979940946, адрес проживания - Проспект Тракторостроителей, 107. Подробнее- https://hojoda2255.wixsite.com/chatovod

Был ли этот отзыв полезным? 0 6
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
20.12.2020
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, каза

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
/
10.05.2021
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
/
10.05.2021
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
/
10.05.2021
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
/
10.05.2021
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
/
10.05.2021
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
/
10.05.2021
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
/
10.05.2021
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
/
10.05.2021
Доступность:
Удобство:
Полезность:

— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его темными скалами и золотистым песком, необъятным морским простором и синим небом, которые она помнила с тех пор, как помнила себя. Сама мысль об отъезде была ненавистна Салли, но ничего другого им не оставалось. Иногда ей казалось, что всю жизнь она предчувствовала этот горький момент, эту щемящую тоску от разлуки со всем тем, что так любила. Салли словно чувствовала, что настанет день, когда она лишится возможности любоваться чудесной переменчивой красотой моря и побережья, ощущать нежное дуновение ветра. Инстинкт подсказывал ей, что нужно наслаждаться каждым мгновением счастливой жизни, потому что когда-нибудь все это кончится. Теперь такой момент настал: умер отец. Артур Гранвилл, викарий Сент-Читаса, наставлял на путь истины свою немногочисленную паству в течение двадцати пяти лет. Человек он был скромный, без претензий и в жизни довольствовался малым. Сам он был родом из Корнуолла, воспитание и образование получил там же, да и приход ему достался всего в двадцати милях от отчего дома. Иногда дочки поддразнивали Артура, уверяя, что его прихожане — это не только рыбаки и несколько крестьян, но еще и все птички и зверюшки в округе, поросшие вереском холмы, крутые скалы, великаны, феи, эльфы и русалки, которые, по представлениям местных жителей, все еще населяли окрестности деревушки. Артур Гранвилл знал и по-настоящему любил старинные предания, которые рассказывали обо всех этих существах, а его младшая дочь Салли восприняла страстную любовь и уважение отца к истории и легендам предков. Энн, первая дочь викария, родилась всего через три года после появления Артура Гранвилла в Сент-Читасе. Она была очень красивым ребенком: золотоволосая и голубоглазая, с годами она становилась все красивее. Отец только удивлялся, как у него, человека с заурядной внешностью, могла родиться такая красавица дочь. Но скоро у Энн появилась сестренка, Мэриголд, которую назвали так не случайно. Бог наградил ее огненно-рыжими кудрями, живостью и проворством. Она всегда была готова смеяться и веселиться. Казалось, что Мэриголд радостно протанцует всю жизнь, будто веселый и легкий солнечный лучик. Если рождение третьей дочери и разочаровало Артура Гран-вилла, то он не подал виду. Но, возможно, его привязанность к Салли объяснялась боязнью, что девочка может почувствовать себя нежеланной в семье. Ее мать молила Господа послать им сына, но сам Артур Гранвилл, казалось, был вполне доволен появлением на свет третьей дочери. Из троих детей Салли походила на отца больше всех — и чертами лица, и характером. — Я не только Золушка, я еще и Гадкий Утенок в семье! — в шутку жаловалась она, зная, что не обладает яркой красотой своих сестер. Ее решительное личико редко покрывалось румянцем, а волосы не походили ни на золотистую пышную копну Энн, ни на роскошные рыжие кудри Мэриголд. Они были тусклого каштанового оттенка, который напоминал туман, что временами сгущался над Корнуоллом.— Что же нам теперь делать? Вопрос прозвучал как крик отчаяния. Салли сидела на широком подоконнике и задумчиво смотрела на море, подернутое туманной дымкой. — Придется искать работу, — откликнулась она серьезно и уверенно. Обе сестры посмотрели на нее широко распахнутыми от удивления глазами. Первой заговорила Мэриголд: — Работу? Но какую? На минуту воцарилось молчание. Затем раздался мелодичный голосок Энн: — Конечно, Салли права! Она всегда права! Нам придется работать, но Господь знает, что же мы можем делать! Салли встала с подоконника, прошла через всю комнату и остановилась у камина. — Я думала об этом, — проговорила она, — и мне кажется, что нам лучше жить вместе. — Да, мы знаем, что придется уехать из этого дома. Как только появится новый викарий, он захочет поселиться здесь, — сказала Энн. — Я имела в виду не этот дом. — Ты хочешь сказать, что нам нужно уехать из Сент-Читаса? — Сестры снова удивленно посмотрели на нее. Салли кивнула. — Но куда же мы отправимся? — спросила Мэриголд. — Туда, где можно найти работу. — Ты имеешь в виду какой-нибудь другой город? Салли снова кивнула. Энн и Мэриголд переглянулись. Все замолчали. Слышно было только, как потрескивают поленья в камине да кричат чайки за окном. — Она права, — рассудила Энн. — Тогда поедем в Лондон! — радостно предложила Мэриголд. — Лондон! Ну почему мы не подумали об этом раньше? Это же так очевидно. Салли только вздохнула. Она заранее знала, что предложение отправиться в Лондон приведет в восторг ее сестер, но ей самой ужасно не хотелось покидать дом, в котором она родилась. Она так любила неброскую красоту корнуоллского побережья с его

Был ли этот отзыв полезным? 0 0
Доступность:
Удобство:
Полезность:
Похожие сайты